Может ли Россия стать инвестиционно привлекательной при сохранении нынешнего режима?

Чиновники говорят правильные слова об улучшении инвестклимата. Но ситуация всё больше напоминает финал НЭПа в 1920-х годах

Появление министра экономики Максима Орешкина на ежегодном инвестиционном форуме Baring Vostok в отсутствие по-прежнему находящегося под домашним арестом Майкла Калви спровоцировало новую волну обсуждений российского инвестиционного климата, породив очередные рецепты его улучшения вроде принятия «инвестиционного кодекса». Это разработанный по поручению вице-премьера Дмитрия Козака законопроект о защите инвестиций, гарантирующий, как сообщил на днях представитель Козака, стабильность условий для предпринимательской деятельности. Но действительно ли власти хотят и могут переломить ситуацию?

Инвестпривлекательность России

Никто не спорит с тем, что уровень инвестиционной привлекательности России находится, говоря словами одного из создателей существующей системы, «около ноля». За последние годы нетто-приток иностранных капиталовложений в $94 млрд (2013) сменился их нетто-оттоком, составившим в 2018 г. $23,1 млрд. С 2014 г. в России прекратили свою деятельность более 200 иностранных компаний, а российские предприниматели в прошлом году закрывали бизнес в 2,15 раза чаще, чем создавали новые. От обвального падения инвестиции в основной капитал удерживали только усилия государства, чья доля в совокупных капиталовложениях достигла 18% (и это не считая инвестпрограмм госкомпаний). Тренд к сокращению инвестиционной активности стал доминирующим, и его, на мой взгляд, не изменить, по крайней мере, по двум причинам.

Первая — чисто экономическая. Россия, продемонстрировав в 2000-е годы мощный восстановительный рост, не смогла перейти к устойчивому развитию. Модель обмена сырья на промышленные товары, отказ от модернизации, провал освоения современных технологий обусловили фактическое прекращение роста ещё в 2013 г. Падение цен на нефть и «посткрымские» санкции привели к резкому сжатию российской экономики в долларовом выражении (с $2,3 трлн в 2013 г. до $1,65 трлн в 2018-м), что ограничило привлекательность рынка для иностранцев и серьёзно затруднило закупки импортного оборудования российскими предприятиями. Девальвация при этом не привела к росту — и от России никто больше не ждёт прорыва. Вместо того, чтобы вкладывать деньги в развитие, собственники выводят их через дивиденды (в прошлом году и по абсолютному значению ($49,9 млрд), и по отношению к текущей стоимости компаний (6,9%) они установили рекорды). Шестой год падения реальных доходов только подтверждают, что инвестировать в этот рынок сродни безумию.

Без возобновления роста деньги в экономику не придут, но если они не придут, не будет и роста — возникает своего рода заколдованный круг. При этом, замечу, правительство чувствует себя довольно комфортно за счёт постоянного притока нефтедолларов, и пока в стимулировании роста не слишком заинтересовано.

Вторая причина имеет политический характер. Построенная Путиным система власти основана на принципе условности собственности — она гарантирована только тем, кто соблюдает устанавливаемые Кремлём правила игры. После «дела ЮКОСа» бизнес принял новые условия и некоторое время проблема казалась решённой. Однако начиная с 2012 г. ситуация изменилась. Режим стал терять легитимность как в глазах собственных граждан, так и мирового сообщества. Это потребовало внутренней мобилизации, повышения влияния силовиков, отхода от демократических норм, «ручной» судебной системы. Результатом стало делегирование «выдачи ярлыков» на владение активами от Кремля силовикам и региональным органам власти, которые приступили к активной торговле обретёнными правами. В новых условиях силовые структуры отбирают у предпринимателей бизнес либо в свою пользу, либо выполняя чей-то заказ — и именно данное право, открывающее путь к обогащению, является важнейшей причиной их лояльности Кремлю.

«Пожиранию» бизнеса нет альтернативы — в противном случае политическая система окажется на грани дестабилизации. По сути, мы находимся в точке, похожей на конец 1920-х годов: НЭП закончился, и идут точечные репрессии, которые в перспективе должны смениться уничтожением предпринимателей «как класса».

Тактика Кремля

Тактика властей пока не предполагает, разумеется, признания того, что частный конкурентный бизнес не вписывается в новую картину мира. Однако то, что мы видим по тому же «делу Калви» или «делу „Рольфа“», да и по многим другим, указывает на главную канву: против владельцев привлекательных активов заводятся заведомо сфабрикованные дела, привлекаются предвзятые или некомпетентные эксперты, выносятся судебные решения, бизнес разрушается или передаётся в чужие руки. Власти сотрясают воздух правильными заявлениями, однако никак не вмешиваются в ситуацию. Бизнесмены могут даже выходить на свободу, но собственность им никогда уже не вернётся (идеальным примером можно назвать дело Владимира Евтушенкова). Общество при этом, замечу, безмолвствует, заступаясь только за обиженных режимом студентов, режиссёров или блогеров.

Сегодня власть понимает, что экономический рост в 5—6% в год, который вернул бы страну к «путинскому консенсусу» 2000-х годов, основанному на быстром повышении благосостояния, невозможно. Это означает, что главной задачей является обеспечение лояльности силовиков, а она покупается за очень большие деньги, которые Кремль позволяет им «зарабатывать». И отсутствие роста, и давление силовиков будут и дальше вынуждать предпринимателей уходить с рынка — и этот тренд не переломят ни заявления властей, ни выход на свободу Калви, ни создание постов новых «смотрящих» за правами бизнеса. Постсоветский НЭП заканчивается так же, как и советский — торжеством силовиков и государственного хозяйства.